Елена Прекрасная

"Глюки:", подумал Ванька и поморгал усердно ресницами отгоняя мохнатыми веками глюков. Но глюки не уходили. Не исчезали. Не улетучивались. Тогда Ванька спросил: "Вы кто?". И услышал до боли знакомые бабий прячущийся визг. "Ебать!:", подумал Ванька озадаченно, и было с чего – сгоряча он как выяснялось ломанул стену в соседнюю камеру, оказавшуюся охуенно женской. И ебать видимо предстояло основательно, поэтому Ванька сразу приступил к наведению порядка. Слегка расширив плечами образовавшуюся в стене дверь, он объявил:

– Тише, бабоньки, тише! Ебать буду по очереди и всех поровну.
И бабоньки сразу стихли, поняв, что здесь видимо и в самом деле не хуй визжать. И рассказали Ваньке, что они тут давно, потому что их Кащей попиздил из родных мест, наматросился и побросал в темницу. Ёбарь хоть и знаменитый на весь мир, но порядку никакого и пользовал бабонек редко. А здесь только один луч солнца бывает на всех по очереди и охрана кобелино-злая. Ванька огляделся по сторонам. Камера была, конечно, куда больше его одиночного карцера, но и бабонек было немеряно, поэтому жилось им всё-таки тесновато. "Ладно, бабоньки, наладим мы всё и рано или поздно что-нибудь придумаем, а пока надо меня у вас упрятать, сказал пленницам Ванька. Для имитации побега он вернулся в свою камеру и убрал наружную стену с окошком рухнувшую прямо в глубокую пропасть. А после ушёл в женскую камеру и заложил горой кирпича нарушенную стену. Явившаяся к вечеру пьяная охрана решила, что он в камере буйствовал, а потом выпал в пролом в пропасть. А Ванька так и остался жить среди бабонек.

К разрешению назревших женских вопросов Ванька приступил тем же вечером. Подобрав девку поядрёней он подошёл и спросил:

– Как зовут тебя, красавица?

– Глашенька, – скромно потупившись, ответила молодая девка.

– Ну, давай, Глашенька, загинайся погибче – пришёл по твою жопу ядрёный хуй! – наказал девке Ванька. Глашенька покраснела от стыда и волнения и, наклонившись перед Иваном, стянула с большой белой задницы подол.

– Хороша девка! – вслух одобрил Ванька глашенькины достоинства, пробно тыкая слегка хуем в мохнатую чёрную промежность. Влагалище жадно пыталось ухватить скользкую багровую головку и жалобно всхлипывало. Почмокавшись и подразнившись со влажной пиздой Иван натужно и накрепко впёр. По мокрому проходило легко, но влагалище девки было ещё слишком узко от непроёбанности и потому налазило на хуй с медленной тугою податливостью к взаимному удовольствию. Когда Иван ввёл на полную, Глашеньку немного прогнуло в спине, и она облокотилась руками на край лавочки. Тогда Иван взял её за крепко мотавшиеся из стороны в сторону большие сиськи и стал наяривать поршнем в полную неумеренно. Девка застонала от сладкого позади и вдруг яростно замахала сракой навстречу и в такт движениям Ванькина хуя. Потом задница стала описывать невообразимые круги и тут Ванька слил.

Наполнив горячей пеной Глашеньку, он опустил её отдыхать на лавочку, а сам занялся делом дальше. Пухлая рыженькая девочка-толстушка лет двадцати – двадцати пяти сидела в своём уголке и, глядя на развернувшуюся сцену, онанировала пухлой ручкой под подолом. Ванька решил помочь. Подойдя к ней, он приподнял подол, и нырнул головой под розовый обнажившийся животик. Пизда у толстушки оказалась лакома и румяна. Редкие рыжие волоски вились нежными кучеряшками по краю больших половых губок и мокрые создавали особый колорит при поцелуях взасос Иванового рта и влажного женского лона. Потом Иван проводил очень нежно остриём языка по туго сжимавшемуся пугливому колечку в попке и толстушка заливисто смеялась от необычной ласки. а потом Иван развёл ей ноги на полную, закинул их почти до девкиных плечей, выворачивая чуть не наружу её пухлогубую пизду и ввёл язык всей лопатой в очко. Пизда заёжилась от удовольствия, а Ванька поймал губами скользкий розовый похотник и стал перекатывать его на языке не давая девке опомнится. Толстушка плакала и стонала от счастья, пизда замерла и выделила обильную смазку. Тогда Иван нарастил темп до предельного и мокрый секель задрожал безумя свою раскрывшуюся настежь хозяйку. Прыснула девка обильно, в три широких волны. Волны стекали по рыжим кудряшкам пизды на золотые кудряшки жопы. Девка наёбанно улыбалась и двинуться не могла:
Вслед за этим Иван подошёл к пожилой худощавой женщине и, шепча ей что-то на ушко, погладил по животу и пизде. Пизда чуть ли не дёрнулась навстречу руке, изрядно стосковавшись по мужской ласке, но хозяйка её была более скромна и сдержана. Она лишь слегка улыбалась краешками губ на Ванькины речи, а сама была плотно поджата и собрана. Иван, не раздевая её, чтобы сразу не смущать, покатал немного на вздыбившемся горячем хую, а уже потом почувствовав хуем крепкую хватку влагалища снял с женщины абсолютно всё. Женщина продолжала ещё немного поджиматься, но от этого только больше дыбился хуй. Иван раскачивал пожилую женщину степенно и медленно. Под чёрным волосатым лобком то появлялся, то вталкивался напряжённо усердствующий хуй. Ванька окончательно разлёгся и качал женщину на себе. Потом аккуратно не снимая с хуя повернул женщину к себе спиной и залюбовался её открывшейся задницей. Задница была хоть и узенькая, но с широким проёмом, по такой плакал хуй. Также аккуратно Ванька приподнял красавицу и пересадил отверстием подальше. Мокрый хуй влажно и напористо полез в жопу к женщине. Женщина охнула и опустилась на хуй без чувств. Ванька разъёб потихоньку тугую дыру и стал через тонкую стенку охаживать хером в заднице по пизде. Пизда заворожено чмокала, а женщина легонько постанывала от нахлынувших глубоких чувств. Согрев попу спермой Ванька отвалил и долго целовал потом скромно улыбавшуюся женщину.

Очнулся Иван в лесу. Комаров не было. За ухо трогал кто-то. Сначала подумал, что глюк – по привычке. А оказалось, что это белые пушистые хомячки. Те самые, которых он выручал.

– Вань, – говорят. – Вань. Уф, живой! Насилу и выходили!

И белые пушистые хомячки рассказали Ваньке, что попал он в свирепый кащеев лес, где комары должны были его заморочить, а деревья потом затоптать. Только Ванька в кумаре вёл себя не по порядочному, а словом как всегда – махал руками как оглашенный и перепиздил ни с того ни с сего всех комаров. А ринувшихся на него мёртвых деревьев поломал на дровишки и потом свалился замертво спать.

– Мы тебя и живой водой уже умывали и мёртвой пробовали. Еле отходили! – рассказывали белые хомячки.

– Ну спасибо, маленькие мои, вот выручили, так выручили! А я совсем уже в кащеевых темницах пристроился. Люто там бабонькам приходится, ну да ничего, дай бог только добраться мне до кащеева замка, там ужось я разберусь: Только где он этот замок хуев, вот в чём вопрос!

– Это вопрос не вопрос, – сказали белые пушистые хомячки. – Наша баба-яга знает и где этот замок и как до него добраться в прямки. Она тебе скажет, она теперь у нас добрая и помогает всем, кто только попросит.

Вспомнил тогда Иван про бабу-ягу и пошёл к ней на полянку в гости – дорогу в кащеевы угодья спрашивать.

В царстве бабы-яги порядок был теперь иной. Одна избушка чего стоила – свежепокрашенная, словно умытая весенним дождиком. Лапки светятся и не сидит она, а присаживается. Подошёл к ней Иван, избушка аж вздрогнула:

– Ой, Ванечка родимый, пришёл! – и немного насупившись добавила словно искоса: – Ванюш, а Ванюш:

Ванька понял. С улыбкой он выпростал со широких штанов молодецкий свой дуб и подвёл его избушке под её стыдливо приподнятое ею крыльцо. Избушка застонала и слегка подалась крыльцом, присев слегка на куриных лапках. Ванька понаддал по над самые куриные и избушка жалобно закудахтала.

– А нук шевельни косячком! – прикрикнул Ванька и избушка зашевелила всей своей подналичной пиздой.

Ванька тут же не выдержал и всадил несколько раз на полную глубину. Избушка закачалась слегка и стала медленно опускаться на раздвинутые ножки от горячего оргазма внутри от стремительных ударов волн Ванькиной спермы.

Ваньку подкосило и он присел у крыльца.

– Лихо отодрал! – сказал Ванька.

– Лихо.., – тихо хихикнула вся теперь словно смущённая происшедшим избушка.

– Лихо, – сказала баба-яга, появляясь на крыльце свежеотодранной своей избушки. Баба-яга заметно изменилась с тех пор как повстречала Ивана. Похорошела и вся тихо светилась изнутри. – Здравствуй, Ванюш! Заходи, гостем дорогим будешь.

Перво-наперво баба-яга теперь сама от души Ивана напоила-накормила, а поскольку время было ещё утреннее молодецкое, то и взяла принабухший член Ивана себе вы рот.

– Розочка моя! – приговаривала баба-яга. – Цветочек мой аленький! – и опущенная вниз розочка с трёх волшебных поцелуев ожила.

Ваньку чувствуется подзавело.

– А покажи-ка мне своё гнёздышко! – проговорил он и развернул бабу-ягу к себе раком. Баба-яга подняла спешно на спину подол и широко, как могла, раздвинула ноги, слегка присогнув их и возможно виднее выпячивая промежность. Гнёздышко лежало во всей своей красе как на ладони перед самым носом Ванькиного хуя. Пизда, вся в хозяйку, похорошела, и манила податливо. Редкие тёмные волосы обрамляли нетугое очко и слегка ещё добирались до сраки.

Иван как на лёгкой перине покачал хуем по пизде бабе-яге и она легко пропустила его внутрь. В этот раз Иван понаддал посильнее и баба-яга разгорячилась без парной. Она стащила через голову всё своё платье и осталась совершенно голой. Иван держал её крепко насаживая за бёдра и под ней во всю тряслись сухие горстки двух сисек. На эти сиськи Иван и спустил разряд мощных струй пены, вытащив хуй из пизды бабы-яги и пропустив ей под живот. Оправившаяся от оргазма баба-яга с удовольствием собирала сперму из-под своих грудей, делая питательную маску на лицо. А потом так и села с Ванькой за стол голой продолжать трапезу. Но Ванька, конечно, так продолжать не мог. Слегка приобняв бабу-ягу за груди он стал целовать её в шею и пробираясь рукой к пизде. Баба-яга захихикала и развела под Ванькиным напором в стороны ноги. Ванька добрался ладонью до нежных губ и его пальцы запорхали по пизде словно бабочки. Зажегшийся секелёк дал знать себя и баба-яга ещё раз, смеясь и хихикая, кончила. Далее она не посмела уже столь неосмотрительно оставаться с Ванькой голой за столом.