Домашнее животное

Последнее, что я помню в своей жизни – чьи-то сильные руки, обхватившие меня сзади и зажавшие рот, темнота подъезда, острая боль укола в бедро. Назвать жизнью всё, что произошло после этого, я не могу. Но это, к сожалению, и не смерть. Для этого вокруг меня слишком много звуков и запахов, слишком много ощущений. Хотя, может, именно это и есть ад. Кто знает.

Я хорошо помню свой первый день в этом аду. Как я проснулся и открыл глаза, но не смог ничего увидеть. Как попытался встать, но рывок цепи вернул меня на пол. Как обнаружил, что раздет догола, а наручники за спиной крепко держат мои запястья. Что из одежды на мне лишь глухая кожаная маска без отверстий для глаз, зашнурованная на затылке. Ну и ошейник, который соединял меня короткой цепью с кольцом в полу. Обычный паркетный пол, такой часто можно встретить в старых питерских квартирах.

Попытавшись заговорить, я обнаружил свой последний предмет "одежды". Несколькими ремешками, обхватывающими голову, в моём рту удерживался огромный шар – судя по всему, резиновый. И, судя по тому, как затекла моя челюсть, он находился там уже долго.

Но даже тогда я ещё не понял, насколько крепко я влип. Быстро выяснив, что встать с пола я не могу – цепь не давала поднять голову выше, чем на полметра – я вытянул ногу и начал осторожно ощупывать вокруг себя. Через минуту я понял, что нахожусь в углу – стены были покрыты обоями – и что, кроме стен и паркетного пола, вокруг меня ничего больше нет. Тщетно попытавшись высвободить запястья из наручников, я попробовал после этого достать до ошейника или маски, чтобы снять их – с тем же успехом. Судя по всему, я находился в чьей-то квартире и освободиться сам уже не мог.

– Ну здравствуй, – вдруг сказал чей-то голос. Единственный человеческий голос, который мне будет суждено теперь слышать. От неожиданности я вздрогнул. Оказывается, всё это время мой похититель, вернее похитительница, голос был, несомненно, женским, была рядом и смотрела на мои слепые движения.

Ее голос был низким, таким разговаривают поющие контральто грудастые оперные певицы. А еще, произносившая его явно была немолода – пятый, а то и шестой десяток лет.

– Знаешь, кто я?

Я отрицательно помотал головой – ослеплённой, лишённой речи. Я не представлял себе, кто бы это мог быть, и не узнавал этого голоса.

Заскрипела кровать, и ко мне начали приближаться неторопливые шаги – я услышал приглушенное шлепанье домашних тапок. Возле меня шлепанье стихло, а на мою шею, тяжело придавив ее к полу, опустилась нога незнакомки.

– Я твоя хозяйка, – спокойно продолжила женщина. – А ты – моё новое домашнее животное. Больше тебе знать ничего не нужно. Ты, наверно, сейчас думаешь "да кто она, баба, вообще такая, да пошла она...", да? Советую оставить такие мысли. Как ты уже понял, освободиться сам ты не можешь, а я, наоборот, могу сделать с тобой всё, что угодно. Пожалуй, сейчас даже покажу, что именно.

Вставай на колени и повернись раком, и не заставляй просить дважды! – на последнем слове похитительница убрала ногу с моей шеи.

Конечно, я мог бы сопротивляться. Начать отбрыкиваться ногами, забившись в угол. Но что толку? Она была права – освободиться я не мог. И что-то в ее голосе подсказывало мне, что лучше повиноваться, иначе я сильно об этом пожалею.

Кое-как я встал на колени. Выпятив зад и уперевшись головой в пол, я со страхом ждал, что будет дальше.

Долго ждать не пришлось. Мой зад вдруг обожгла дикая боль, и я с воем повалился на пол, поджимая ноги и стараясь забиться в угол.

– Встать..., – негромко сказал голос.

Я что-то жалобно промычал в свой кляп, шумно сопя сквозь отверстия для носа. Это была розга или стек – я чувствовал, как на коже ягодиц вспухает багровая полоса.

– Встать, – повторил голос. – За это – ещё десять ударов. Упадёшь ещё раз – получишь двадцать.

Задыхаясь и стискивая зубами резиновый шар во рту, я медленно поднялся. Сглатывая, я чувствовал, как мой кадык ходит под толстой кожей ошейника. Кем бы ни была эта сумасшедшая, я был в ее полной, неограниченной власти.

Она начала хлестать меня своей розгой – неторопливо, размеренно. С каждым новым ударом я чувствовал, что больше не могу, что вот-вот упаду сейчас на пол и больше не встану. Я никогда бы не подумал, что смогу вынести столько боли. Но я продолжал стоять неподвижно, сжимая кулаки в своих наручниках, стискивая зубами свой кляп, и бессильно ждал, когда закончится моё унижение.

Но моё унижение ещё только начиналось. О, если бы я знал, сколько унижения мне ещё предстоит.

– Стой так, – приказала она, закончив порку и отойдя в сторону. Не смея шелохнуться, я продолжал стоять на коленях, на твёрдом полу, чувствуя, будто с моего зада и бёдер содрали заживо кожу. Кожаная маска плотным коконом охватывала вспотевшее лицо.

– Теперь вставай на ноги, – сказала она, вернувшись.

Дрожа, ничего не видя и почти ничего не соображая, я кое-как поднялся с пола и попробовал встать. Сделать это в наручниках и с цепью, приковывавшей меня к полу, было не так-то просто. Наконец я встал, натянув цепь до упора, но всё равно оставаясь в безнадёжно согнутом положении.

– Как следует вставай! – сказала она. – Выпрямь ноги! Раком никогда не стоял, что ли?

Я кое-как выпрямил дрожащие колени, стараясь сохранять равновесие и ещё не подозревая, что меня ждёт. Но как только ее палец, перемазанный в чём-то скользком, коснулся моего ануса, я понял. Ноги мои подкосились, и я едва не упал, каким-то чудом сохранив самообладание.

– Тебя ещё ни разу не ебли в жопу? – спокойно спросила она, засунув в меня весь палец и орудуя там. Морщась под маской от боли, я покачал головой. – Тогда привыкай. Я буду это делать долго, часто и, поверь мне, с бо-ольшим удовольствием.

Я не мог убежать, не мог сопротивляться. Не мог даже выразить возмущение – мокрый от слюны резиновый шар на ремешках надёжно запечатывал мне рот. Уже оба ее пальца исследовали мой зад, а я всё ещё не мог осознать свою участь – и, стоя перед ней раком, в наручниках и ошейнике, на цепи, всё ещё надеялся, что это какая-то дурацкая шутка. Но только когда она, крепко держа за бёдра обеими руками и сперва повозив по моим ягодицам каким-то явно силиконовым стержнем, начала совершать во мне характерные движения я понял, что ощупывание пальцами закончено. И что во мне ходит член женщины, которая, по какой-то странной прихоти, насилует меня в жопу. Как проститутку, как куклу. Как своё собственное домашнее животное.

Она не торопилась, нет. Растягивая удовольствие, постанывая, она трахала меня медленно и не спеша, иногда даже останавливаясь. В такие моменты она, не вынимая из меня члена, ласкала и поглаживала мои покрытые кровоподтёками бёдра, мою спину. От боли я, сам того не сознавая, слегка поскуливал в кляп. Жжение члена раздирало меня изнутри, и я не мог думать ни о чём другом. Стараясь не потерять равновесие и не упасть, я лишь молил всех богов на свете, чтобы это закончилось быстрее. Наконец я почувствовал, как она вытащила из меня член. Но радость моя была явно преждевременной.

– Сядь на пол, – приказала незнакомка глуховатым голосом. Я подчинился, и она, все также стоя сзади, перебросила одно бедро через мое плечо и стала тереться промежностью о мой затылок и шею.

Я тут же почувствовал как горячая плоть, оставляя влажные потеки, стала с легким чавканьем втираться в меня. И вот уже она ускоряет движения. Рыча и задыхаясь, женщина хватала меня за волосы и щипала и царапала острыми ногтями мое лицо так, что я иногда подвывал от боли, изо всех сил кусая кляп и сжимая кулаки. Это были единственные движения, которые я мог совершать.

Наконец, судорожно прижав меня к себе, она постояла так немного, после чего и куда-то ушла. Вскоре я услышал, как в ванной льётся вода.

Не зная, можно ли лечь обратно, я продолжал стоять на подкашивающихся ногах, сознавая лишь одно – меня только что грубо изнасиловали, превратив из мужчины в какое-то жалкое, не имеющее пола существо.

– Можешь лечь, – сказала она, вернувшись, и это были первые ее слова, которым я обрадовался. Насколько можно было обрадоваться в такой ситуации. Осторожно, кряхтя от боли, я лёг.

– Сейчас я сниму кляп, – сказала она, присаживаясь рядом со мной. – Закричишь или издашь ещё хоть какой-нибудь звук – получишь сто ударов по яйцам. Понял?

Я униженно закивал. Я был готов на всё, лишь бы меня оставили в покое.

– Твой рот отныне нужен лишь для трёх вещей: для еды, для воды и для моей пизды. Разинешь рот для чего-то другого – снова получишь туда кляп и пятьдесят ударов по жопе в придачу. Понял?

Я кивнул, и она наконец сняла с меня кляп. Я осторожно пошевелил челюстью, но губ старался не размыкать, памятуя о прозвучавшей угрозе. Меня собирались кормить и поить – уже хорошо. О третьем прозвучавшем применении для моего рта я старался не думать.

После этого она оставила меня в покое, включив телевизор и занявшись какими-то своими делами. Я лежал в своём углу и думал о ситуации, в которой оказался. Было бы неплохо для начала выяснить, где я нахожусь. Сколько я ни старался, но кроме тёмного подъезда и не по-женски сильных рук, лишивших меня свободы, ничего не мог вспомнить. Может, я до сих пор нахожусь в своём же подъезде. Может, даже недалеко от своей квартиры. Может, меня похитила кто-то из моих же соседок. Мы ведь так мало знаем о своих соседях, и о чём они думают, проходя мимо нас на лестничной клетке.

Потом я начал гадать, когда меня отпустят, и отпустят ли вообще. Ведь, в конце концов, я же никому ничего не сделал. Я обычный парень восемнадцати лет, студент Военмеха, пусть и не самый старательный. Кто мог затаить на меня такую злобу? И за что? За что один человек может раздеть другого догола, заковать в наручники, посадить на цепь? За что он может бить и насиловать его? Я вспомнил о жгучих ударах стека, о упругом члене в собственном заду, о смачно чавкающей вульве на своей шее, и непроизвольно сморщился от стыда и боли. Впрочем, под кожаной маской этого всё равно не было видно.