Спасибо, мне не интересно
✕
Рассказы с описанием несовершеннолетних запрещены.
Вы можете сообщить о проблеме в конце рассказа.
Пламя страсти
[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] 14 [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29]
Люди говорили бы: "Смотрите на эту Фариду, она не только бесплодна, она вообще никудышная жена, раз муж отослал ее обратно к матери". Женская доля тяжела, но мы должны выполнять свой долг.
– Я бы не смогла жить так... Ну как можно спокойно относиться к тому, что муж подходит к сопернице и уводит ее к себе? Нет, я не смогла бы...
Фарида с безразличием повела плечами и ушла, ей надо было собрать хворост для очага, чтобы приготовить ужин.
* * *
Эвелин сидела на солнце и просеивала на бамбуковом подносе рис, когда к ней подошла Джамиля и сказала:
– Господин зовет тебя.
Эвелин быстро поднялась, укрыв горку риса от гуляющих по двору кур, и пошла за девочкой, не забыв спрятать свое лицо за белым покрывалом.
Абулшер сидел перед домом под деревом, крона которого походила на широкий зонт. Сиденьем ему служила вынесенная из комнаты кровать. На нем были серые брюки, белая рубаха навыпуск и черная безрукавка. Он приказал Джамиле удалиться. Эвелин не стала ждать, когда он заговорит с ней. Захлебываясь от волнения, она принялась упрекать его и жаловаться на свою несчастную жизнь.
Абулшер не перебивал Эвелин, но, немного послушав, взял ее руку и сдавил так, что она опустилась на землю подле него.
– Эвелин, ты не должна разговаривать ни с Фаридой, ни с кем-нибудь другим без моего разрешения.
– Почему?
– Эвелин, ты больше не мисс-сахиб. Ты выбрала новую дорогу и теперь живешь здесь. Значит, ты обязана подчиняться нашим обычаям.
Она молчала. Абулшер улыбнулся, одобряя ее послушание.
– Ты, наверное, удивляешься тому, что я избегаю тебя. Я скажу, в чем дело.
Его голос звучал мягко и доверительно.
– У меня не может быть влечения к женщине, у которой не хватает скромности и стыда, которая сама предлагает себя. Ты думаешь, что хорошо знаешь меня... А то, что мне нравится в женщине, так и не распознала...
Взяв ее за руку, он усадил рядом с собой на кровать.
– Сиди и не бойся меня. Я скажу еще вот что... Женщины нередко придумывают себе мужчин. Я простой человек и живу по законам, которые нам дали предки. Для нас самые большие достоинства женщины – целомудрие и скромность. И меня, как мужчину, гораздо больше волнует и привлекает тихая и покорная жена, чем та сука, которая нахально выставляет свои титьки первому встречному. Если ты живешь здесь, с нами, то обязана научиться испытывать радость от полного подчинения мужчине.
Он поднял руку.
– Встань и сними шаровары.
Эвелин заколебалась. Они были на улице, и она опасалась, что по ней кто-нибудь может пройти. Потом развязала шнур и тяжелые шаровары упали. Абулшер притянул ее к себе и легонько пошлепал по полным белым бедрам.
– Наш закон говорит, что надо уметь обладать собой. В любых обстоятельствах, в том числе и в отношениях женщины с мужчиной. Сейчас я покажу тебе...
Он поднялся с кровати, повернул Эвелин спиной к себе и опустил на колени.
– Раздвинь ноги.
Она повиновалась. Без всяких церемоний он всадил свой орган прямо в нее. У Эвелин вырвался слабый стон. Уже несколько недель она не была с мужчиной, неожиданное вторжение мгновенно распалило ее. Она задрожала и принялась вращать приподнятым тазом, со сладострастием вбирая все глубже в себя длинный член, который окреп в полной мере. Упираясь руками, она все сильнее трясла бедрами, а почувствовав приближение скорого оргазма, начала по-настоящему брыкаться.
Вдруг Абулшер выдернул погруженный орган и отступил от нее. Сначала она не поняла, что произошло, плотом с яростным криком повернулась к нему. Он с нежностью остановил ее и улыбнулся.
– Не спеши... Я вижу, что ты все еще не понимаешь. Самое утонченное наслаждение не в грубых ласках. Когда женщина чрезмерно похотлива, то это не доставляет большого удовольствия мужчине. По пути к наслаждению первым идет мужчина, а женщина – за ним...
Эвелин стояла на коленях на веревочной кровати, спрятав лицо в ладони. Прохладный ветер овевал ее обнаженные ягодицы, он забирался даже в потаенную ложбинку между ногами, но не мог остудить ее неутоленное желание. Но вот мужской орган уже снова входил в нее, на этот раз медленно, он словно вползал... Мышечные стенки соскучившейся по нему укромной ниши расслабились и сделались податливыми. Абулшер прижал ее бедра к своим, его руки не торопясь блуждали по ее груди и животу. Когда они достигали кончиков грудей, то задерживались там, чтобы поласкать вздувшиеся нежно-розовые сосочки. А когда оказывались на покатом холме внизу живота, то гладили лишенную волос кожу, добирались по расщелине в упругой плоти до чрезмерно возбужденного маленького бугорка. Его пальцы можно было сравнить с пальцами скульптора, только лепили они не статую, а вызывали каскад новых сладостных и пьянящих ощущений.
Чтобы не выдать воем своей звериной похоти, Эвелин прикусила язык. Все ее тело покрылось испариной, ей страстно хотелось ухватить крепкое тело мужчины и так сильно прижать его к себе, чтобы или умереть, или испытать такой оргазм, который сокрушил бы ее... Она боялась, как бы эти волшебные руки, от которых становилось уютно в самых чувствительных точках тела, не покинули ее. Вот она ощутила глубоко внутри первою весточку... Еще чуть-чуть и начнется сладко-томительное буйство... Только бы он не вышел из нее! Она не устояла перед тем, чтобы не начать двигаться навстречу ему... Только не очень сильно, а то он уйдет... Мужской орган ощутил ее первые сокращения, они отозвались на нем легкими пожатиями. Он ответил глубоко проникающими выпадами, после чего исчез... Надо сдержать себя, скрыть ту бурю, которая разыгрывается в лоне ее! Колоссальным усилием воли Эвелин подавила готовившиеся вырваться стоны и напрягла мышцы, чтобы не шевелится... Чтобы не выдать того, что в ней сейчас происходит... Она замерла, прислушиваясь к внутреннему буйству темных сил ее женского инстинкта... Ей удалось! Он снова вошел в нее, теперь он вел себя в ней грубо и безжалостно, как это было в те дни, когда они неистово отдавались друг другу в его темной каморке в Саргохабаде. Эта неистовость послужила искрой, вспышка которой вызвала, наконец, освежающую грозу, и потоки хлынули из нее... Теперь уже ничего более не опасаясь, она громко разрыдалась от полученного удовлетворения.
Позже, когда Эвелин лежала в дремотном забытьи на траве, она услышала, как он мягко, но настойчиво сказал, чтобы она шла на женскую половину. Эвелин встала и сделала то, что делали обычно его жены – поклонилась и прикоснулась рукой к его сапогу.
* * *
Один день сменял другой, не происходило ничего особенного. Раз в неделю все трое женщин устраивали стирку. Они шли с корзинами к реке, долго мылили белье и одежду скверно пахнущим мылом, били свернутыми жгутами по гладким, обточенным водой камням, потом полоскали и развешивали сушиться. Один из дней недели они отводили собственному туалету – обрезали маленьким ножиком ногти на ногах, мылись, долго расчесывали и заплетали волосы, выщипывали с тела лишние волоски... Важным делом было посещение рынка. Первым туда шел муж, жены следовали за ним, их лица тщательно укрывались, на головах они несли большие корзины.
К ночи, когда был приготовлен и съеден ужин, когда были покормлены все животные, женщины укладывались спать в своей комнате. Иногда до них доносились смех и пение – это мужчины собирались на маленькой площади в центре кишлака. Под эти звуки женщины быстро засыпали, утомленные за день. В другие же ночи, две из трех женщин, белая и черная, не спали и ждали – одна из них сегодня могла быть выбранной.
Эвелин все сильнее ненавидела темнокожую девчонку с ее узкими нахальными глазками. Здесь Абулшер был более умерен, чем в Саргохабаде, он соблюдал предписание Корана, по которому мужчина может соединяться с женщиной дважды или трижды в неделю, не чаще. Его выбор обычно падал на маленькую худенькую девочку. Джамиля сознавала свое преимущество, страшно им гордилась и делала все, чтобы лишний раз его подчеркнуть. Это приводило к ссорам между нею и Эвелин, и Фариде, которая теперь спала между ними, то и дело приходилось успокаивать и мирить соперниц. Но однажды, после особенно неприятного столкновения, младшая жена пожаловалась на Эвелин Абулшеру.
Через несколько дней, когда Эвелин кормила кур, она услышала свое имя. Эвелин обернулась и увидела Абулшера, который стоял у сарая и чистил лошадь. Он подозвал ее и напрямик спросил, не испытывает ли она ревность к Джамиле, и не замышляет ли чего-нибудь против нее. Эвелин стала отрицать, но в голосе ее было что-то такое, что заставило Абулшера засомневаться в ее искренности.
– Эвелин, я тебя хорошо знаю и хочу предупредить. Запомни, что Джамиля – это мать моих будущих детей, поэтому она мне дорога вдвойне. Моя первая жена бесплодна, а ты – не жена мне.
Эвелин посмотрела на него с омерзением.
Все они одинаковы, эти мужчины, какими бы ни были их цвет кожи, характер, воспитание. Подобно животным, они стремятся к единственной цели в своей жизни – обеспечить себе потомство. Они могут получать удовольствие от любой женщины, но к той, которая стала матерью их детей, они тотчас начинают относится, как к какой-то неприкосновенной особе... Почему они так высоко ценят эту простую и естественную способность женщины – рожать детей? Эвелин тоже удостоилась однажды такой чести... Бедный Фрэнсис... Повернувшись к Абулшеру она сухо сказала:
– Но я ведь тоже могла бы родить, в этом нет ничего особенного.
Тхалец пожал плечами.
– Это меня не интересует. Ты пришла сюда по собственной воле, я был обязан принять тебя, как этого требуют наши законы гостеприимства. И это все. Лучше будет, если я забуду о тебе, как о женщине...
Сейчас она ненавидела его. Ненавидела больше, чем кого-либо в своей жизни. Она ненавидела его за то, что нуждалась в нем – как физически, так и материально. За то, что он, хотя и наслаждается ее телом, но легко может обходиться без него.
Плача от злости, она выкрикнула:
– Ну, а после того, как твой ребенок родится, неужели тебя будет удовлетворять эта недоразвитая самка? Ведь ей скучно заниматься любовью! Она идет к тебе в постель из страха, с неохотой, с отвращением. Что, это и есть та самая скромность, которая тебе так дорога? Неужели от меня ты получаешь меньшее удовольствие?
Абулшер улыбнулся.
– Я бы не смогла жить так... Ну как можно спокойно относиться к тому, что муж подходит к сопернице и уводит ее к себе? Нет, я не смогла бы...
Фарида с безразличием повела плечами и ушла, ей надо было собрать хворост для очага, чтобы приготовить ужин.
* * *
Эвелин сидела на солнце и просеивала на бамбуковом подносе рис, когда к ней подошла Джамиля и сказала:
– Господин зовет тебя.
Эвелин быстро поднялась, укрыв горку риса от гуляющих по двору кур, и пошла за девочкой, не забыв спрятать свое лицо за белым покрывалом.
Абулшер сидел перед домом под деревом, крона которого походила на широкий зонт. Сиденьем ему служила вынесенная из комнаты кровать. На нем были серые брюки, белая рубаха навыпуск и черная безрукавка. Он приказал Джамиле удалиться. Эвелин не стала ждать, когда он заговорит с ней. Захлебываясь от волнения, она принялась упрекать его и жаловаться на свою несчастную жизнь.
Абулшер не перебивал Эвелин, но, немного послушав, взял ее руку и сдавил так, что она опустилась на землю подле него.
– Эвелин, ты не должна разговаривать ни с Фаридой, ни с кем-нибудь другим без моего разрешения.
– Почему?
– Эвелин, ты больше не мисс-сахиб. Ты выбрала новую дорогу и теперь живешь здесь. Значит, ты обязана подчиняться нашим обычаям.
Она молчала. Абулшер улыбнулся, одобряя ее послушание.
– Ты, наверное, удивляешься тому, что я избегаю тебя. Я скажу, в чем дело.
Его голос звучал мягко и доверительно.
– У меня не может быть влечения к женщине, у которой не хватает скромности и стыда, которая сама предлагает себя. Ты думаешь, что хорошо знаешь меня... А то, что мне нравится в женщине, так и не распознала...
Взяв ее за руку, он усадил рядом с собой на кровать.
– Сиди и не бойся меня. Я скажу еще вот что... Женщины нередко придумывают себе мужчин. Я простой человек и живу по законам, которые нам дали предки. Для нас самые большие достоинства женщины – целомудрие и скромность. И меня, как мужчину, гораздо больше волнует и привлекает тихая и покорная жена, чем та сука, которая нахально выставляет свои титьки первому встречному. Если ты живешь здесь, с нами, то обязана научиться испытывать радость от полного подчинения мужчине.
Он поднял руку.
– Встань и сними шаровары.
Эвелин заколебалась. Они были на улице, и она опасалась, что по ней кто-нибудь может пройти. Потом развязала шнур и тяжелые шаровары упали. Абулшер притянул ее к себе и легонько пошлепал по полным белым бедрам.
– Наш закон говорит, что надо уметь обладать собой. В любых обстоятельствах, в том числе и в отношениях женщины с мужчиной. Сейчас я покажу тебе...
Он поднялся с кровати, повернул Эвелин спиной к себе и опустил на колени.
– Раздвинь ноги.
Она повиновалась. Без всяких церемоний он всадил свой орган прямо в нее. У Эвелин вырвался слабый стон. Уже несколько недель она не была с мужчиной, неожиданное вторжение мгновенно распалило ее. Она задрожала и принялась вращать приподнятым тазом, со сладострастием вбирая все глубже в себя длинный член, который окреп в полной мере. Упираясь руками, она все сильнее трясла бедрами, а почувствовав приближение скорого оргазма, начала по-настоящему брыкаться.
Вдруг Абулшер выдернул погруженный орган и отступил от нее. Сначала она не поняла, что произошло, плотом с яростным криком повернулась к нему. Он с нежностью остановил ее и улыбнулся.
– Не спеши... Я вижу, что ты все еще не понимаешь. Самое утонченное наслаждение не в грубых ласках. Когда женщина чрезмерно похотлива, то это не доставляет большого удовольствия мужчине. По пути к наслаждению первым идет мужчина, а женщина – за ним...
Эвелин стояла на коленях на веревочной кровати, спрятав лицо в ладони. Прохладный ветер овевал ее обнаженные ягодицы, он забирался даже в потаенную ложбинку между ногами, но не мог остудить ее неутоленное желание. Но вот мужской орган уже снова входил в нее, на этот раз медленно, он словно вползал... Мышечные стенки соскучившейся по нему укромной ниши расслабились и сделались податливыми. Абулшер прижал ее бедра к своим, его руки не торопясь блуждали по ее груди и животу. Когда они достигали кончиков грудей, то задерживались там, чтобы поласкать вздувшиеся нежно-розовые сосочки. А когда оказывались на покатом холме внизу живота, то гладили лишенную волос кожу, добирались по расщелине в упругой плоти до чрезмерно возбужденного маленького бугорка. Его пальцы можно было сравнить с пальцами скульптора, только лепили они не статую, а вызывали каскад новых сладостных и пьянящих ощущений.
Чтобы не выдать воем своей звериной похоти, Эвелин прикусила язык. Все ее тело покрылось испариной, ей страстно хотелось ухватить крепкое тело мужчины и так сильно прижать его к себе, чтобы или умереть, или испытать такой оргазм, который сокрушил бы ее... Она боялась, как бы эти волшебные руки, от которых становилось уютно в самых чувствительных точках тела, не покинули ее. Вот она ощутила глубоко внутри первою весточку... Еще чуть-чуть и начнется сладко-томительное буйство... Только бы он не вышел из нее! Она не устояла перед тем, чтобы не начать двигаться навстречу ему... Только не очень сильно, а то он уйдет... Мужской орган ощутил ее первые сокращения, они отозвались на нем легкими пожатиями. Он ответил глубоко проникающими выпадами, после чего исчез... Надо сдержать себя, скрыть ту бурю, которая разыгрывается в лоне ее! Колоссальным усилием воли Эвелин подавила готовившиеся вырваться стоны и напрягла мышцы, чтобы не шевелится... Чтобы не выдать того, что в ней сейчас происходит... Она замерла, прислушиваясь к внутреннему буйству темных сил ее женского инстинкта... Ей удалось! Он снова вошел в нее, теперь он вел себя в ней грубо и безжалостно, как это было в те дни, когда они неистово отдавались друг другу в его темной каморке в Саргохабаде. Эта неистовость послужила искрой, вспышка которой вызвала, наконец, освежающую грозу, и потоки хлынули из нее... Теперь уже ничего более не опасаясь, она громко разрыдалась от полученного удовлетворения.
Позже, когда Эвелин лежала в дремотном забытьи на траве, она услышала, как он мягко, но настойчиво сказал, чтобы она шла на женскую половину. Эвелин встала и сделала то, что делали обычно его жены – поклонилась и прикоснулась рукой к его сапогу.
* * *
Один день сменял другой, не происходило ничего особенного. Раз в неделю все трое женщин устраивали стирку. Они шли с корзинами к реке, долго мылили белье и одежду скверно пахнущим мылом, били свернутыми жгутами по гладким, обточенным водой камням, потом полоскали и развешивали сушиться. Один из дней недели они отводили собственному туалету – обрезали маленьким ножиком ногти на ногах, мылись, долго расчесывали и заплетали волосы, выщипывали с тела лишние волоски... Важным делом было посещение рынка. Первым туда шел муж, жены следовали за ним, их лица тщательно укрывались, на головах они несли большие корзины.
К ночи, когда был приготовлен и съеден ужин, когда были покормлены все животные, женщины укладывались спать в своей комнате. Иногда до них доносились смех и пение – это мужчины собирались на маленькой площади в центре кишлака. Под эти звуки женщины быстро засыпали, утомленные за день. В другие же ночи, две из трех женщин, белая и черная, не спали и ждали – одна из них сегодня могла быть выбранной.
Эвелин все сильнее ненавидела темнокожую девчонку с ее узкими нахальными глазками. Здесь Абулшер был более умерен, чем в Саргохабаде, он соблюдал предписание Корана, по которому мужчина может соединяться с женщиной дважды или трижды в неделю, не чаще. Его выбор обычно падал на маленькую худенькую девочку. Джамиля сознавала свое преимущество, страшно им гордилась и делала все, чтобы лишний раз его подчеркнуть. Это приводило к ссорам между нею и Эвелин, и Фариде, которая теперь спала между ними, то и дело приходилось успокаивать и мирить соперниц. Но однажды, после особенно неприятного столкновения, младшая жена пожаловалась на Эвелин Абулшеру.
Через несколько дней, когда Эвелин кормила кур, она услышала свое имя. Эвелин обернулась и увидела Абулшера, который стоял у сарая и чистил лошадь. Он подозвал ее и напрямик спросил, не испытывает ли она ревность к Джамиле, и не замышляет ли чего-нибудь против нее. Эвелин стала отрицать, но в голосе ее было что-то такое, что заставило Абулшера засомневаться в ее искренности.
– Эвелин, я тебя хорошо знаю и хочу предупредить. Запомни, что Джамиля – это мать моих будущих детей, поэтому она мне дорога вдвойне. Моя первая жена бесплодна, а ты – не жена мне.
Эвелин посмотрела на него с омерзением.
Все они одинаковы, эти мужчины, какими бы ни были их цвет кожи, характер, воспитание. Подобно животным, они стремятся к единственной цели в своей жизни – обеспечить себе потомство. Они могут получать удовольствие от любой женщины, но к той, которая стала матерью их детей, они тотчас начинают относится, как к какой-то неприкосновенной особе... Почему они так высоко ценят эту простую и естественную способность женщины – рожать детей? Эвелин тоже удостоилась однажды такой чести... Бедный Фрэнсис... Повернувшись к Абулшеру она сухо сказала:
– Но я ведь тоже могла бы родить, в этом нет ничего особенного.
Тхалец пожал плечами.
– Это меня не интересует. Ты пришла сюда по собственной воле, я был обязан принять тебя, как этого требуют наши законы гостеприимства. И это все. Лучше будет, если я забуду о тебе, как о женщине...
Сейчас она ненавидела его. Ненавидела больше, чем кого-либо в своей жизни. Она ненавидела его за то, что нуждалась в нем – как физически, так и материально. За то, что он, хотя и наслаждается ее телом, но легко может обходиться без него.
Плача от злости, она выкрикнула:
– Ну, а после того, как твой ребенок родится, неужели тебя будет удовлетворять эта недоразвитая самка? Ведь ей скучно заниматься любовью! Она идет к тебе в постель из страха, с неохотой, с отвращением. Что, это и есть та самая скромность, которая тебе так дорога? Неужели от меня ты получаешь меньшее удовольствие?
Абулшер улыбнулся.
| << назад | [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] 14 [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27] [28] [29] | далее >> |