Он шел под дождем. Белый халат неопрятно торчал из-под плаща, зонтик – как шпага с нелепо съехавшей гардой – качался над головой в такт шагам. Он был мрачен, под стать погоде, и в тысячный раз проклинал весь мир, мелочно останавливаясь на каждой отдельной гадости. Глупая, толстая, неопрятная женщина, которая ждала его дома. Ее он ненавидел в первую очередь. За то, что она действительно оказалась его библейской половинкой, и в редкие минуты, когда они, обнявшись, оплакивали свою говенную жизнь, он с колючей ясностью понимал, что сидит в обнимку с зеркалом. Впереди был последний вызов на сегодня. Перед этим он был в очередной лачуге и ушел оттуда, провожаемый перегаром папаши и детским странным, влажным, сильным взглядом, какой бывает у ангелов и убийц. Подъезд – достойный вход в этот мир ...
Они сидели на берегу озера, Мальчик и Девочка. Все уже было сказано, последний шепот эхом ворочался в складках соседней горы, устраиваясь поудобнее. Оглушительная тишина заложила им уши, только водомерки скользили по зеркалу с кавалерийским топотом. Пора было целоваться. Это знали и Мальчик, и Девочка. Оба слегка побаивались этой минуты, потому что она могла спугнуть и тишину, и ту невесомую паутину откровений, в которую они запеленали друг друга. Девочка встала и пошла к воде. Тихо зашла в нее по колено, поежилась, села на корточки и, оттолкнувшись, поплыла прочь. Надо остыть, подумала Девочка. Хорошо бы, подумал Мальчик и, откинувшись на спину, закрыл глаза. В утреннем полусне он и ждал ее возвращения и боялся его. Но больше, конечно, ждал, и даже соскучился, считая удары собственного ...
Настоящее время – Ты неудачник. Посмотри вокруг – люди обустраиваются, живут все лучше. Только мы с тобой, как бомжи, ходим, побираемся. – Они обустраиваются, а я окапываюсь. – Ага. Могилу копаешь. И не первый год. – Да пошла ты. – И пойду. Вот завтра соберусь и пойду. – А чего ж завтра? Собирайся и иди хоть сейчас. – Сейчас я спать хочу. Ночь на дворе. – Ну так спи. Чего пиздеть-то почем зря? – Предложи что-нибудь получше. – Размечталась. – Очень надо. Уж и не помню, когда мы в последний раз. – Да вроде, в прошлую субботу. – В прошлую субботу ты нажрался. Забыл, как тебя кореши твои привезли? – Ну. (морщится) А потом разве не трахались? – Ага. Щас. Разве что ручку к нему привязать – тогда, может, и получилось бы. – Что ж не привязала? – Зачем? Васька, что тебя привез, потрезвее был. С ...
Он не раз прогонял ее, не стесняясь в выражениях. Он любил быть один, несмотря на невыносимое количество баб, вечно летящих на него с растопыренными крылышками. Но она оказалась упорнее многих, и возвращалась снова и снова. Она уже устала от разговоров и смотрела на него со скорбным пониманием обреченной. Что заставляло его снова и снова принимать ее? Что заставляло ее снова и снова возвращаться? Воистину, пожар в доме начинается с антресолей, где тлеют керосином страсти человеческие. Никто из них не заметил, как банальный роман перешел к надругательству над самим собой. Поначалу злодейство, которое он учинил над ней, еще носило некий привкус эротики. Во всяком случае, его скандальные акции сопровождались бурной эякуляцией, а ее робкие ответы – потаенными фейерверками во флигеле чувственности, ...
Она всегда готовилась к тому дню, который называла Днем Варенья. Приводила в порядок все закоулки старой квартиры, разгоняла призраков по пахнущим нафталином шкафам. Настежь распахивала окна, близоруко щурилась на белый свет и, как всегда, не узнавала его. Книги вставали на полки, тесно, как в трамвае, шепотом переругиваясь на разных языках. Потом из сундука доставались платья, тоже похожие на призраков, только мертвых. Она примеряла их перед старинным зеркалом, останавливалась на каком-нибудь одном и облачалась в него со всей торжественностью момента. И, наконец, садилась за пустынный стол, закуривала папиросу через длиннейший сандаловый мундштук и слушала уличный шум, в котором последние несколько лет ей чудились дуновения труб и валторн. Потом она выходила на улицу и направлялась прямиком ...
Москва, 9 июля 1998 года, летнее кафе на улице Арбат. Непрестанный шорох шагов, коктейль запахов, шум сотен голосов. 16 часов 17 минут, первый бокал коньяка (паленого, отвратительного на вкус и бессовестно дорогого). – Да-с. Ну, чего ты уставилась? Не видишь – мы ку. Ладно, прошла, и хуй с ней. Девочки! А вот вам-то проходить и не стоит. Тоже прошли. Что ж. Догоняйте во-он ту гражданочку, она торопится в интересное место. (взгляд поневоле упирается в стоящий напротив киоск с майками, матрешками и прочей, извините, хуйней. Может, у вас для этого найдется другое определение. У меня – нет.) – Вот неумирающий тип! Привет, фарца вечнозеленая, как мелодии Кола Портера. Что? Долог путь от лицензионной полидоровской Аббы у "Советского Композера" до этого лотка, на котором ты разложил чьи-то дедовские ...
U Во-первых, шел дождь. Если бы дождь умел идти хлопьями, как снег, я бы сказал, что он идет хлопьями. Как иначе назвать эти тяжеленные свинцовые капли, забивающие гвозди в подоконник и взрывающиеся в лужах, покрывающие ветряночной сыпью всю асфальтовую кожу старого Города. Во-вторых, был дом, в котором была комната, в которой был диван, на котором сидела Она – голая, пьяная и несчастная. А еще был мальчик – тоже голый, пьяный и несчастный. И муж, где-то в другом месте – одетый, пьяный и несчастный. Еще был разговор незадолго, в котором упоминались плюсы и минусы развода, в котором были поставлены точки над А, в котором было дано разрешение на умеренное, не выходящие за рамки, буйство. И Она, по привычке взяв зонтик, которого брать не следовало, вышла в дождь. Грешить. Чтобы сохранить ...
– Впервые колдунья была замечена за выполнением своих дьявольских обрядов в ночь на полнолуние после Рождества сего года. Я попрошу Джакомо, сына мельника, рассказать, что он видел. – Ваше преосвященство, я видел все так же хорошо, как теперь – вас и почтеннейшую публику. Она. Она сидела на берегу реки. – И что же? Продолжай, сын мой. – Она, с позволения сказать. выла. – Что?! – Она выла, ваше преосвященство, глядя на Луну. – Потрудитесь объяснить получше, сын мой. – Она сидела на берегу реки без. то есть. она. – Ну же! – Она сидела на берегу голая, ваше преосвященство, и выла, глядя на Луну! – Вы расслышали какие ни будь слова, она подавала какие либо знаки небу или земле? – Не знаю. Не помню. Мне стало так страшно, что я убежал домой, едва услышав эти звуки. ". Как же, убежал ты, сучонок.", ...
– Идеальных любовников не бывает, – сказал Он. – А как же ты? – спросила Она с той улыбкой, от которой у него в нижних чакрах всегда начиналось сейсмическое беспокойство. – Я – не идеальный любовник. Потому что тебе со мной плохо. – Мне с тобой хорошо. – Врешь. – Хорошо. Вру. Тогда скажу так. Мне плохо с другими. – На безрыбье. – Ну, что ты говоришь! Стала бы я с тобой встречаться столько времени. И вправду, подумал он, не стала бы. Он положил руку на талию этой рыжей бестии, в тысячный раз удивляясь, откуда она взялась такая – с глазами Пьеро и телом цирковой акробатки. Странная, похожая на ведьму, она еще и окружала себя всякими тварями – змеями, крысами. Музыкантами, поэтами. Гибкая, как собственное настроение, она вся состояла из капризов. Иногда Он ненавидел ее за это, но гораздо ...
5-й километр от Города. – Милый, давайте откроем все окна? Кажется, уже можно дышать. – Давайте сначала доедем до седьмого километра. – А что там, на седьмом километре, старый вы каббалист? Черта магического круга? – Нет. Просто там начинается лес, и в воздухе меньше пыли. Он спокойно смотрел вперед, держа руку на рычаге коробки передач, в опасной близости от Ее бедра. Конвейер дороги проносил мимо глаз деревья, голосующие беспалыми сухими ветками. Ему было хорошо. Он ехал домой. От этой мысли не отвлекали ни Ее щебет, ни притаившийся сзади Город. Впереди, совсем недалеко, стоял Дом, с которым Он давно уже не виделся. Дом, на задворках которого до сих пор скачет курносый мальчишка, распугивая голубей и домовых. Старый Дом, съехавший набок, как фуражка с лихого казацкого чуба. Когда-то ...
