Текила (глава из романа "Океан между")

– Я думаю, их смутили пальчиковые батарейки, которые при просвечивании на экране вместе с остальным хозяйством... – Никита подавил спазм смеха, – ... выглядят как патроны, вставленные в двуствольный пистолет.

– Ну почему мне так не везет? – спросила она кого-то наверху.

– Да ладно, потом сама будешь смеяться, вспоминая этот случай.

– Я не про это, – она скорчила грустную гримасу. – Последнее время у меня вообще одни неприятности.

– Ты имеешь в виду это? – Никита кивнул на порезанную руку.

– И это тоже, – девушка отвернулась к иллюминатору, где как раз проплывало здание аэропорта: самолет выруливал на взлетную полосу.

Они устроились в самом конце самолета, где практически все места для курящих были свободны и можно было откинуть спинки передних кресел, соорудив таким образом почти настоящую трехспальную кровать.
– Лучше пустой "Ил", чем полный "Боинг"! – философски заметил Никита, позаимствовав с соседних кресел пару одеял, чтобы подкладывать их под голову во время семичасового перелета до промежуточной посадки в Шеноне.

Во время своих полетов в Америку и обратно Никита заметил странную закономерность: в Штаты самолеты обычно летят, забитые пассажирами под завязку; обратно же они редко бывают заполнены даже на две трети. Он все время мучительно пытался понять, куда же деваются остальные путешественники.

– Кстати, ты не собираешься пристегнуться перед взлетом? – спросил девушку Никита, нащупывая свой ремень безопасности.

– А... – отмахнулась та, – я никогда не пристегиваюсь.

– Зря. Если самолет упадет, можно больно удариться.

– Я верю в судьбу. Если я и умру, то вовсе не от этого.

– А от чего?

– Наверное, меня кто-нибудь убьет, – ответила Текила, поправляя бинт на руке.

– Ты имеешь в виду своего приятеля, который тебя порезал?

– Кевин? Вряд ли. Он слишком слабохарактерный. Если бы я сама не схватилась за ножик, который он у меня отнял, ничего бы не было.

– Получается, ты сама на него с ножом бросилась?

– Не на него, а на его подружку. Представляешь, мы жили с ним вместе больше года, а он приводит в дом какую-то наглую девку и требует, чтобы я убиралась.

– Подлец...

– Еще какой! Утверждает, что я ему изменила. Застал меня наедине с Юликом, своим приятелем, а между нами ничего и не было.

– Юликом? – Никита удивленно поднял глаза на Текилу.

– Да. Ты что, знаешь его?

– Нет, – сделал равнодушное лицо Никита, почему-то решив не выдавать свое знакомство с этим прохиндеем. – Просто имя странное: как у женщины. Первый раз такое слышу.

– Подумаешь, я была без трусов, – продолжала сокрушаться Текила, – я переодевалась. Разве это повод обвинять меня черт знает в чем?

– Конечно, нет – невозмутимо согласился Никита, – дело житейское.

– Да если бы он знал, сколько у меня было любовников! И я никому не изменяла! Я же знаю, что моя измена – это только повод. Просто они нашли новых баб для развлечений, а кроме нашей квартиры их некуда было поселить. А я им мешала.

– Постой, они разве не поссорились после случая с тобою?

– С какой стати! Они по таким пустякам не ссорятся. У них вообще странные отношения. Делят все пополам: и бизнес, и квартиру, и баб.

Самолетова очень заинтересовала эта история; к тому же, ему хотелось как можно больше узнать о личности Юлика, и он продолжил задавать наводящие вопросы:
– Никогда не поверю, что другая девушка, оказалась лучше тебя.

– В том-то и дело! Они вытащили из тюрьмы каких-то русских вертихвосток и думали, что теперь те из благодарности будут с ними спать.

– Подожди, прямо какая-то детективная история! А кто эти девушки и как они попали за решетку?

– Да откуда я знаю! Мне это абсолютно безразлично. Главное, что Кевин меня бесстыдно предал.

В глазах Текилы показалась предгрозовая краснота: похоже, она и вправду пережила горькое разочарование.

– Вот всегда у меня в жизни так, – горько вздохнула она. – Кажется, что вот, наконец, нашла близкого человека; жизнь приобретает смысл и порядок. А в один прекрасный день тебя выставляют на улицу, и ты остаешься совершенно одна, без крыши над головой, и даже некому пожаловаться на свою судьбу.

Она сделала ударение на слове "некому", при этом красноречиво посмотрев на Самолетова. У него в голове сразу мелькнула мысль, которая не могла не возникнуть после такого взгляда. А именно: "Господи, как хочется пожалеть и взять под свою опеку эту девочку с полностью отшитой головой! Может быть, ты, Господи, специально посылаешь мне замену того, что я недавно утратил?"

– Никому я не нужна, – продолжала сетовать девушка, словно выпрашивая у Никиты соболезнование и сочувствие, – отовсюду меня выгоняют. Вот и сейчас я лечу в Москву, а мне там даже негде жить.

Последняя фраза несколько насторожила Никиту слишком прямолинейным намеком, к чему бы это она могла клонить.

– Разве у тебя не осталось родственников в Москве? – спросил он.

– Почему же, у меня их там полно. Особенно на Новодевичьем кладбище.

Никита поежился.

– А родители твои где? – спросил он, приготовившись услышать печальную и, не исключено, выдуманную историю.

– Вообще-то в Москве у меня живет отец, – Текила невесело улыбнулась, – но у него давно другая семья, так что меня там не особенно ждут.

– А мать?

– А мать живет в Америке, у нее тоже другая семья. Туда меня хотя и зовут, но тоже вряд ли ждут.

– Постой, но в Москве ты же где-то прописана?

– Не знаю, никогда не интересовалась этим. Наверное, в своей собственной квартире я и прописана.

– Ничего не понимаю, – отчего-то Никита тем меньше верил своей попутчице, чем больше она о себе рассказывала. – Если у тебя есть квартира в Москве, почему ты не можешь в ней жить?

– Да потому что отец сдает мою квартиру другим людям.

– Как это?

– Мой папа – профессор математики в университете, – страдальчески, как будто это самое большое горе в их семье, стала объяснять Текила. – Но там платят так мало, что жить он может только на деньги от моей квартиры.

– А как же ты?

– Я же не могу обрекать собственного отца на голодную смерть!

Вероятно, слова об отце и голодной смерти окончательно расстроили Текилу: краснота с ее глаз перешла и на нос.

– Да, конечно, – согласился Никита, чувствуя, что девушка вот-вот разревется.

– Я же его так люблю... И он меня любит... Только нам с ним не везет...

Две крупные, словно божьи коровки, слезы вдруг выползли из глаз девушки и скатились на нагло ухмыляющегося зайца.

– Ну, не надо. Все наладится, – попробовал успокоить ее Никита.

Но Текила, уткнувшись в заячий плюш, лишь окончательно распустила сопли, так что ее тонкие плечи начали вздрагивать, словно крылья неспособной взлететь раненой птицы.

Никита не стал вмешиваться в нахлынувший на нее поток чувств. Самое умное, что он смог придумать – это уложить ее с ногами на два сиденья у иллюминатора и накрыть одеялом.

Минут десять спустя Текила перестала издавать хлюпающие звуки. Однако ее плечи продолжали время от времени вздрагивать, что возбуждало в Никите странное отцовское чувство – как если бы дочь доверила отцу самое сокровенное, и теперь он стоял на страже ее секрета. Под одеялом Никита по-дружески погладил девушку по бедру, и его рука как-то сама собою осталась там лежать.

– Все будет хорошо! – еще раз подбодрил Текилу Самолетов, но та ничего не ответила, лишь как-то странно повела бедром – то ли желая сбросить его руку, то ли просто устраиваясь поудобнее. Его рука оказалась у нее на животе, после чего девушка замерла, словно прислушиваясь к чему-то.

Никите такое положение руки было не очень удобно, но убрать ее было как-то невежливо, и, чтобы она не затекла, он время от времени ею шевелил, чувствуя теплый подтянутый девичий животик. Время от времени девушка слегка меняла положение тела, и получалось, что рука Никиты без чьего-либо намерения сползала все ниже и ниже в небольшое пространство между ее брюками и горячим телом. И чем ниже спускалась рука, тем большее тепло чувствовал Самолетов.

Поглядев на Текилу, лежащую с закрытыми глазами, Никита не смог определить, спит она или только притворяется спящей, чувствует его руку или сейчас проснется и, обнаружив ее почти у себя в паху, закатит ему маленький скандал. Эта неопределенность кружила голову и заставляла кровь пульсировать в бешеном ритме.

Наконец он решился на радикальный поворот событий. Едва заметным движением пальцев он выдавил пуговицу ее брюк из петли, отчего брюки расстегнулись и застежка на молнии чуть-чуть сползла вниз, освободив его руке путь для дальнейшего продвижения, после чего Никита замер в ожидании реакции девушки.

Текила, не открывая глаз, зашевелилась, как будто слабо протестуя, но не отбросила его руку, а даже наоборот, чуть-чуть повернулась на спину, ложась поудобнее в предчувствии чего-то приятного, после чего замерла, так что Никита даже не слышал ее дыхания. Теперь дорога к заветной цели была открыта. И медленно, насколько это было возможно, осознавая, что только от него будет зависеть, как далеко он зайдет, Никита стал продвигать руку вглубь, дойдя сначала до линии, прикрываемой трусиками, а потом, поднырнув под них – до места, где он смог почувствовать жесткий пушок волос на ее лобке.

Здесь он услышал и первый отклик от ее тела. Текила слабо, почти незаметно, вздрогнула и небольшими толчками стала сама приближать наиболее чувствительное место к кончикам его пальцев.

Такого возбуждения Никита давно не испытывал. Его тело гудело от желания и сладкой истомы. Казалось, самые чувствительные центры сейчас находятся на кончиках его пальцев, и оттуда волны наслаждения поднимаются к его голове, чтобы разлиться по всему телу биениями нарастающего, но недостижимого оргазма.

Казалось, его ладонь была присоединена к источнику бесконечного наслаждения, и живая энергия мощным потоком текла от его руки к низу ее живота и обратно.

Текила, похоже, испытывала не меньшее возбуждение. Она все заметнее стала помогать ему бедрами, совершая ими вращательные движения. В какой-то момент Никита почувствовал, как его указательный палец провалился с жесткого лобка в мягкую наполненную горячей влагой расщелину.

Как только это произошло, тело Текилы изогнулось в настоящей судороге, дыхание ее стало прерывистым и первый стон забытья готов был сорваться с ее губ.