ОН часто появлялся в этом кафе на открытом воздухе. Обычно это было под вечер. Он брал две бутылки пива, какую-то снедь, садился за дальний столик и молча, неторопливо пил. Я часто ловил на себе его взгляды, внимательные и изучающие. Я знал, как все будет дальше: после первой бутылки он поманит меня к себе. Я подойду. Он молча протянет мне бутерброд или кусок рыбы с хлебом. Я также молча возьму, кивну в знак благодарности и отойду, чтобы не мешать ему, да и иметь возможность спокойно и обстоятельно полакомиться. Обычно, это была основная моя еда за день, и я всегда ждал его прихода с голодным нетерпением. Конечно, можно было пойти домой, где может быть что-нибудь и перепало, но была опасность опять попасть в руки пьяного отчима, который год назад, не стесняясь присутствия матери, тоже ...
1. День первый. Реанимация. Не было мучительного возвращения сознания. Я просто проснулся. Я тупо пялился в потолок, стараясь понять, где я и зачем здесь. Постепенно всплывали воспоминания о подготовке к операции, обо всей канители с моей полуживой ногой, о том, как меня укладывали на каталку, куда-то везли. Потом был укол, а затем – пропасть. Я судорожно схватился за ногу. Повязка. Значит, операция уже была. Ноги были разведены и крепко привязаны к кровати. Руки тоже привязаны, но с большей свободой действий. Вошел мой врач, Константин Васильевич. Я его зову Костя, хотя это ему очень не нравится. Лет ему немного. Не знаю сколько, но немного. Или так молодо выглядит. Мне он симпатичен. Он с самого начала говорил, что все будет успешно, что профессор – кудесник, и делает такие операции ...
1. Виктор Черт его знает, как он очутился в наших краях, в местах, где мы из-за дня в день появлялись, тыкались узнавающими взглядами в рожи друг друга и с новыми усилиями все искали и искали чего-то незнакомого, загадочного и волнующего. Наши души жаждали новизны и верили, что когда-нибудь появится тот, кто подарит нам любовь, верность и тепло и кому мы безоглядно отдадим свои сердца. И нескончаемой чередой дней мы бродили, пугливые и неприкаянные, окрыленные несбыточной надеждой, что все свершится! Он просто шел мимо. Он скользнул по мне равнодушными глазами и прошел сквозь нас, не замечая наших потаенных взглядов, буквально пожиравших его стройную ладную фигуру, красивое молодое лицо, копну роскошных волос. Его обаяние влекло за собой, заставляло замереть сердца. И еще долго-долго мы ...
Наша размеренная жизнь рухнула именно благодаря Валькиным закидонам. И все это его идиотская привычка засовывать себе в зад что не попадя. Все началось давно, когда еще был жив отец, а Вальке было семь лет. Отца буквально замучил геморрой, и ему прописали специальные свечи, которые он вставлял себе в зад, что ему в конце концов и помогло. Валька стащил у отца свечку и вставил в зад себе. Отец долго хохотал, потом объяснил, что геморрой приходит с возрастом и у маленьких мальчиков не бывает, хотя, конечно, профилактика может быть начата и в столь молодом возрасте. Он еще долго веселился, потом постепенно эта дурь стала ему надоедать, раздражать. Он запретил Вальке трогать его свечи. Но на того что-то нашло: с тех пор он вечно что-то засовывал себе в задницу, и отвадить его от этого отцу ...
Я стоял перед столом прапорщика, заместителя начальника вещевой службы суворовского училища, молодого парня лет двадцати пяти, который аккуратным почерком составлял акт об обнаружении им факта хищения казенного имущества слушателем Липатовым (то есть мной) со склада училища. На этом мое обучение обрывалось, потому что кражу в училище не простили бы никогда. Если бы не комок в горле, то я, несмотря на свою гордость, молил бы его простить меня, обещал бы все, что он захочет. Ну, что такое две тельняшки, которые я по глупости стянул для себя и Олега, своего лучшего друга на курсе, с которым после выпуска из суворовского собирался поступать в Пензенское училище воздушно-десантных войск? Теперь не будет ни выпуска, ни друга, ни Пензенского училища. Я с тоской вспоминал заплаканные, но счастливые ...
Сегодня этот парень пришел опять. Впервые он появился на овощной базе неделю назад. Увидев меня, он застыл, с полминуты пялил на меня глаза, а затем стал ходить вокруг да около, делая неловкие попытки скрыть свой интерес ко мне. Я ничего не понимал, и от того нервничал, раздражался. Вряд ли это был мент – за два месяца после моего освобождения из лагеря я еще никуда не успел вляпаться. Да и действовал он слишком непрофессионально. Могло что-то открыться старое. Но и тогда они бы не стали так церемониться. Нет, это не менты. Тогда кто? "Малява" с зоны? И он не решается подойти с ней ко мне? Тоже не похоже. Не та масть! Таких, как этот, безжалостно "петушат" в первую же ночь их появления на зоне – слишком нежное, почти женское у него лицо, худощавая, почти тщедушная фигура. А "петуху" никогда ...
Я знаю, что во всем, конечно, виноват сам. Наверное. Хотя не думал я, что это может так закончиться. И для меня и для тебя. Во-первых, я тебя любил. Преданно и беззаветно! А больше – некого. Мама умерла давно. А другую маму ты для меня не захотел. Во-вторых, ты и сам во мне души не чаял. Только зачем же так со мной было поступать? Ведь знал же ты, как мне было одиноко и как мне нужна была твоя ласка. Обычная ласка родителя к сыну. А рядом со мной всегда был идол. Твердый и суровый, не подпускающий к себе и не дающий расслабиться. И если бы жили мы не на заброшенном хуторе, а в поселке, с кучей ровесников и соседей, то и растворилась бы моя болезненная тяга к тебе в общении с другими. Мы всегда спали отдельно, хотя до боли, до скрежета в зубах я мечтал заснуть в объятии твоих сильных теплых ...
Уже месяц, как закончилась война. Наш полк стоял в Кенигсберге и нес в основном охранно-караульную службу. Была обычная суббота, и для нас, как и всегда, была подготовлена полковая баня. Весь свободный состав роты, включая меня, пятнадцатилетнего сына полка, дождавшись своей смены, ввалился в раздевалку, расхватал немногочисленную помывочную утварь и предался нехитрому солдатскому удовольствию. Находясь в окружении сильных молодых обнаженных тел, я всегда терялся, стеснялся, чувствовал необъяснимое волнение, которое отзывалось в моем полудетском организме напряжением всех членов, так что мне приходилось стыдливо прикрываться то мочалкой, то тазиком и как можно быстрее заканчивать мытье. Так было и в этот раз. Выскочив в раздевалку, я быстро вытерся и нацепил трусы и майку, пока никто не ...
Путь был не близкий и уже достаточно осточертел. Мне не хотелось поступать в военное училище, но дети военных должны становиться военными – так было и всегда будет. И это несмотря на мои сомнительные физические возможности и гуманитарный склад ума. За окнами поезда мелькали названия вокзалов и станций, на одной из которых сошел четвертый пассажир нашего купе. Молодая супружеская пара с Кавказа, занимавшая нижние полки, Георг и Нина, приветливые и милые люди, всю дорогу угощали меня великолепным грузинским вином и брынзой собственного изготовления. Наверное, вино и стало причиной всего происшедшего. Несколько коротких интрижек с однокласницами – вот и весь мой опыт по женской части в мои семнадцать лет. Я легко влюблялся, но природная застенчивость не давала развиться отношениям и всякий ...
1. Наша житуха Нужно было что-то делать. Легко говорить – успокойся, перетерпи. "Всё будет". "Всё придёт в свое время". А куда деть свои 15 лет и вечно некстати набухшее хозяйство. А Ритка – вот она, всегда рядом и такая красивая, желанная и доступная, хоть и старше меня на год. Только как подступиться? Она вроде бы и подталкивает, дразнит, всё время показывает, что ещё шаг – и она твоя. А там: Сколько раз я представлял, что будет дальше! И как я ловко и умело доведу её до "кондиции", и как властно уложу на диван, и как неторопливо, твердо глядя в глаза, не спеша сниму с неё всю одежду, и она, трепеща и жарко дыша, потянет меня на себя, и только тогда я дам волю своей необузданности, заставив её сладко стонать в объятиях сильного и властного самца: Да уж. Эти фантазии вгоняли меня в трепет, ...
