Cвиданка

– Ну, всё, теперь до утра никто не придёт, – сообщил я маме, садясь за стол, а она, с загадочным видом, выдвинула из под кровати большую кастрюлю, поставила на стол и открыла. Ёмкость была заполнена на три четверти холодным картофельным пюре, которое мама тут же взялась колупать ложкой, вытаскивая из этой массы чекушку водки, а за ней и вторую.

– Вот, сынок, полноценный праздник у нас, женский день!

Чёрт!! За этими волнениями и приготовлениями к свиданию я совсем забыл про знаменательную дату, кинулся к своему пакету и достал подарок.

– Мамочка, это тебе, поздравляю!

Ребята из кузницы за 10 пачек сигарет и чай, отковали из меди и олова обалденную розу на коротком стебле и чуть подкрасили её, получилось здорово! Мама с восхищением смотрела на металлический цветок, ахая и охая:

– Серёженька, какая прелесть, спасибо, родной мой!

Она обняла меня, прижавшись всем телом и крепко поцеловала, да так крепко, что мой друг в штанах моментально среагировал, да и не мудрено, женских объятий я был лишен в течении целого года. Мама ещё раз поцеловала меня и усадила за богатый стол. Чего тут только не было, и все блюда, все салаты – мои любимые! Отсидев год, я много слышал, а то и сам был свидетелем, как приходили парни со свиданок на ватных ногах, а потом отправлялись в больничку под капельницу, а то и ещё хуже. Это – « кишки», зэки-молодёжь, которых перемыкает при виде еды, и они жрут, жрут, до усери, до желудочных колик и дикой боли, когда уже не работает пищеварение, мы это называли « желудок встал». Я же знал, как вести себя с деликатесами и ел понемножку, прислушиваясь к внутренним ощущениям, а перед этим мы с мамой выпили из местных эмалированных кружек водки, вкус которой я уже забыл, а потом и по второй, и начался вечер воспоминаний, вопросов и рассказов о том, что твориться дома, я же вводил маму в курс зоновской жизни. Под потолком тускло светила лампочка, мы переместились из-за стола на одну из кроватей-полуторок и сидели, крепко обнявшись, и не могли наговориться. Вскоре водка была выпита, я захмелел с непривычки, а мама рскраснелась и просто молча сидела рядом, положив голову мне на плечо. За окном, как огромный жёлтый блин на тёмно-синем фоне, висела луна.

– Полнолуние – время чудес и тайн, – прошептала мама.

– Ага, ещё время оборотней, вампиров и прочей нечести, – заунывно пропел я, и мы оба рассмеялись. Мама тоже изрядно опьянела, то ли от водки, то ли от момента общения со мной, достала из сумочки маленький плейер с динамиком, включила что-то медленное и позвала меня:

– Кавалер, пригласите потанцевать даму, она так это любит!

– С удовольствием!

Мы встали, обняли друг друга за плечи, и мелодия мягко подхватила и понесла нас далеко отсюда: от периметра с колючкой, от КСП, контролеров, собачьего лая. Когда закончилась музыка, мы так и продолжали стоять, немного покачиваясь в такт ушедшей песне.

– Серёжик, поздно уже, давай спать располагаться, я только посуду помою. Я помог отнести маме чашки-тарелки в помещение с двумя большими раковинами, а сам пошёл в комнату готовиться ко сну и незаметно для себя задремал не дождавшись маму, но моментально очнулся, услышав, как она закрыла дверь, плотно задвинув защёлку.

– Сыночек, ты спишь?

– Да нет, мам, только глаза прикрыл, а спать не хочу.

– Давай я рядом лягу, поговорим ещё, а потом уйду к себе на кровать?

– Конечно, мамочка!

Она потушила свет, зашуршала в темноте снимаемой одеждой – блузкой и юбкой и в одной шелковой, обалденно красивой комбинации, скользнула ко мне под одеяло, прижалась, приобняла.

– Серёжа, а кто здесь твои товарищи, как вы справляетесь?

Я вкратце рассказал о системе «семеек» на зоне, когда несколько человек собираются вместе, делятся всем, от курева до одежды, защищают друг друга и т. д, и т. п.

– Да, интересно, – вздохнула мама, – даже за колючкой возможны нормальные отношения между людьми. А как вы обходитесь, – мама сделала паузу, – ну… сам знаешь без чего, молодые же, кровь играет?

Да, кровь играла, да так, что мой друг, почувствовавший тёплый, женский бочёк, своим напором рвал трусы по швам, стараясь вырваться из плена. Я терпеливо объяснил маме про порядки в отряде, про «опущенных», из которых 90% не были пидорасами в полном смысле этого слова, просто попали в «голубой угол» по беспределу или из-за своих косяков. Зато остальные 10 % эксплуатировались зэками на полную катушку, но мне было западло в грязное дупло лазить или в беззубый рот, и я, как и многие другие, дружил с Дуней Кулаковой по нескольку раз в день. Всё это я рассказал завуалировано, но мама поняла и, погладив мягкой ладошкой по моей короткой причёске, прошептала:

– Бедненький, как же тебе тяжело, – и тихонько заплакала.

– Мамочка, я сам виноват во всём, тут пенять не на кого, – стал я успокаивать маму, гладить её по голове, плечам, и мой торчащий член непроизвольно упирался ей в бедро, а в голове билась одна мысль – сходить в туалет и сдрочнуть. – Не плачь, я тебя люблю сильно-сильно!

Мама ещё сильнее прижалась ко мне, словно не замечая мощного стояка и быстро, быстро зашептала:

– Серёженька, я тебя тоже сильно люблю! Видишь, как ты сильно возбудился, может быть это и неправильно, ведь с мамой лежишь, но, бедненький мой, я всё понимаю! Я, до того, как ты пришёл, с одной женщиной познакомилась, Наташей зовут. Она к сыну уже в третий раз приезжает, призналась мне, что каждый раз даёт ему разрядиться, ну, ты понимаешь. Это, конечно, поперёк морали и норм человеческих, но кто их придумывал, эти нормы?! Пусть это ненормально, но я так решила!

Я с замиранием сердца почувствовал, как мягкая, нежная мамина ладонь залезла в мои трусы, обняла напряженный ствол и начала его тихонечко гладить.

– Может быть ты возненавидишь меня, будешь проклинать, – продолжала мама, но я прервал её монолог лёгким поцелуем в пухленькие губы и положил руку на попку, сказав этим всё. Она глубоко и как-то обреченно вздохнула, прижалась ко мне изо всех сил и взяла мои губы в сладкий плен, запустив в рот свой острый язычок. Поцелуй получился настолько долгим, что мы оба задохнулись и, отлепившись друг от друга, обессилено лежали на спине, а у меня вообще ум за разум зашёл, и я не знал, что делать дальше. Будь на месте мамы другая женщина, она уже бы криком исходила под моими толчками, но мама, мой самый любимый в этом мире человек?! От всех этих мыслей член стал заметно опадать, а яйца сильно болеть. Мама заметила это и с болью сказала:

– Я была права, я противна тебе даже в качестве утешения, да и не мудрено старуху не хотеть.

– Мамочка, какая ты старуха?! Прости, просто я сейчас привыкну к этой мысли, и всё будет хорошо.

Видя мои сомнения и страдания, мама решила взять инициативу в свои руки, в прямом смысле этого слова. Я почувствовал, как её пальчики подцепили резинку моих трусов и стали настойчиво и нежно спускать их вниз, чему я помог шевеля ногами. Затем мама приподняла попу и резко сняла комбинацию, оставшись только в белых, кружевных трусиках, отбросила шёлк в сторону, крепко всосалась в мои губы, положив одну ладонь на пробуждающийся хуй, а второй гладя меня по плечам и груди. «Будь, что будет!» – подумал я и резко подмял маму под себя и торопливо стал снимать кружева с бархатистых, горячих бёдер.

– Серёженька, не спеши, мой родной, у меня мужчины почти год не было.

– А как же Павел? – оторопел я.

– Он очень хороший, заботливый, но с этим делом у него капитальный сбой, ходит по врачам, но пока безрезультатно, вот так-то.

– У меня там, наверное, всё паутиной заросло, – хихикнула мама, и этот её смешок окончательно вывел меня из ступора, я полностью осознал, что рядом лежит шикарная женщина, абсолютно голая, пусть мама, но я хочу её так сильно, как не хотел до этого никого. Руки легли на мамину грудь и стали её осторожно массировать, теребя пальцами соски и постепенно спускаясь всё ниже и ниже, пока ладонь не легла на мягкий холмик лобка и не потянула вниз трусики, убирая последнюю преграду. В окно светила луна, и мне было хорошо видно мамино белое тело, такое манящее, такое желанное, зовущее к себе. Мамина пизда была аккуратно подбрита и, не смотря на дикость и неоднозначность ситуации предстоящей ебли с родным сыном, обильно текла. У меня самого друг плакал прозрачными, резко пахнущими капельками и был готов взорваться в любую секунду. Мы в очередной раз слились в далеко не родственном поцелуе, и мама, широко раздвинув ноги, потянула меня на себя, поелозила попой, и хуй, как скоростной локомотив, ворвался во влажный, горячий тоннель, раздвигая эластичные, узкие стенки.

– Серёженька, помедленнее, мне больно, – простонала мама, и я, опомнившись, стал осторожно и нежно прокладывать себе путь, пока не упёрся пылающей головкой в донышко, вырвав у мамы ещё один стон, но не боли, а наслаждения. Не спеша, мы начали двигать тела навстречу друг другу, раскачиваясь на волнах страсти, и хватило то меня на полминуты: острая волна прокатилась от генеталий к голове, я прорычал что-то и начал изливаться в маму, дрожа в оргазме, как в приступе лихорадки. Мама обхватила меня крепко за задницу, прижала к себе, словно хотела проглотить всего, без остатка, засунуть в животик, из которого я появился когда-то. Потом мы лежали рядом: мама положила мне голову на плечо, пальцами теребила волосы на груди и шептала:

– Маленький мой, не расстраивайся, что так быстро всё получилось, это потому что было долгое воздержание, ведь главное, что мы это сделали, хотя мне до сих пор стыдно.

Я, в который раз, накрыл её губы своими, засунул язык в милый ротик и начал там движения, имитирующие маленький минет, а мама отвечала тем же. Она встала с кровати, достала из сумки халат, согнувшись и показав мне манящую темноту между полужопок.

– Пойду помоюсь, ты меня наполнил, что аж в ушах булькает, – хохотнула она, – а ты не вздумай спать!

– А ничего, что я вовнутрь? – испугался я.